В ту ночь, когда клокочущее пламя...

Город Лениногорск моя бабушка Матрёна да и другие её ровесницы называли всегда Риддером. Видимо, это название пришлось им по сердцу, когда во времена коллективизации они сбежали сюда из Алтайского края, с берегов реки Чарыш, и остались здесь навсегда. Теперь их кресты печалятся на увалах Таловского кладбища. В юности, когда я к ним приезжал с лесоучастка, они жили в двухэтажном бараке по улице Вокзальной. До сих пор помнятся острозубые вершины Ивановского Белка, булыжная мостовая, построенная пленными немцами и сладковатый привкус газа из высокой трубы свинцового завода.

Улица, начинаясь от старого вокзала, вела через мост речки Филипповки к центру города, базару и далее на новостройку. А слева, вверх по берегу, стояли построенные концессионером Лесли Урквартом ещё до революции деревянные двухэтажные дома для инженеров и мастеров. Почему-то их называли «ерапланами». Они резко отличались своим иностранным видом от бараков и частных домов местных бергалов.

Ещё в те годы я как-то услышал о пожаре, устроенном вредителями на обогатительной фабрике. Этот рассказ отложился в моём сознании, но всегда что-то мешало поподробнее узнать о том трагическом событии конца тридцатых.

Невдалеке от берега Филипповки высилась кирпичная ограда со Свинцовой сопкой, рудниками, заводом, обогатительной фабрикой и вспомогательными цехами полиметаллического комбината. Центральную проходную, ещё её называли «первые ворота», охранял вохровец с трёхлинейкой. От проходной через речку после небольшого подъёма стоял первый в городе четырёхэтажный дом с магазином на первом этаже. Его так и называли «Четырёхэтажный магазин». За ним раскинулся парк, где кипела полноценная жизнь. Работал клуб цветников имени 10-й годовщины Октября, танцплощадка, дорожки из кирпичной крошки пересекали в разных направлениях насаждения тополей и клёнов. От очага культуры в стиле модерн, построенного в 1927 году, центральная аллея вела к фонтану и цветочным клумбам. Тройная аркада с могучим горняком посередине приветствовала горняков и металлургов, шедших и возвращавшихся с работы. Заросли молодых деревьев украшали скульптурные группы лосей, оленей, косуль и других лесных обитателей.

На одном из ответвлений аллеи, у ограды парка, стояло просторное, построенное из шпунтовки светло-зелёное здание летнего кинотеатра. Помню, в бытность моей работы на городском радио мы часто сбегали с работы из редакции, что находилась через дорогу, наискосок от боковых ворот парка. Все новые фильмы были нашими.

Теперь уже нет клуба цветников, летнего кинотеатра, фонтана и скульптур. От парка остались только заросли старых тополей и клёнов да раз в год приводимая в порядок могила погибших под землёй горняков, хотя люди, как и прежде, ходят здесь через то, что осталось от бывшего очага культуры, к проходной центральной заводской ограды. Правда, большинство теперь предпочитает добираться до работы на автомобилях.

Но вернёмся на 90 лет назад, в 1929 год. Первый год пятилетки молодой Республики Советов. Строились заводы, фабрики, открывались школы, ликбезы. Люди учились с рвением, работали с упорством, создавая мирное, светлое будущее.

Однако не всем по душе были успехи молодого советского государства.

Глухая ночь 31 августа. Вверх по Филипповке бесшумно плывёт челнок с молчаливыми людьми, которые с опаской смотрят на проходящую рядом с берегом дорогу. Судёнышко наполнено бочонками с бензином, мешками с пропитанной соляром паклей и другими легковоспламеняющимися материалами. От зловонного запаха у таинственных пассажиров слезятся глаза, но обещанная заказчиком награда и мечты о сытой и спокойной жизни за границей помогают пройти через все трудности, чтобы исполнить задуманное.

Наконец прямо напротив обогатительной фабрики челнок мягко уткнулся в берег. Быстро выгрузили поклажу и незаметно перенесли груз к деревянным стенам объекта, предназначенного для диверсии. По заранее обдуманному плану разложили в пожароопасные точки предназначенный для поджога опасный груз. Старший ещё раз проинструктировал угрюмых подельников о времени начала операции, и группа растворилась в темноте.

А сейчас благодаря материалам городского архива и риддерского краеведческого музея я попробую восстановить события, как их видели в то время работники полиметаллического комбината.

Наступил вечер. Проведя шумный и весёлый митинг в честь Международного юношеского дня, комсомольцы собрались в дощатом летнем кинотеатре смотреть старый американский фильм. Волшебно-зелёным светом засветился экран, и тапёр Потанина взяла первые аккорды на пианино, сопровождая показ музыкой. Тогда все фильмы были немыми, и в сотрясавшемся от порывов ветра зале стало уютно.

Однако вскоре в музыкальное сопровождение снаружи вошёл какой-то новый тревожный звук. Это хрипло ревел гудок паротурбинной станции. Тут же распахнулись двери кинозала, и в тучах пыли и сухих листьев возник бледный Витька Копылов – секретарь райкома комсомола:

– Ребята! Фабрика горит!

И будто ветер сдул всех с мест и понёс на своих крыльях в темь, к Филипповке, к ограде, за которой возникло зловещее зарево. Вслед за вожаком бежали первые комсомольцы и молодёжь города.

Именно тогда в газете «Риддерский рабочий» появились стихи К. Носова «Героям стройки»:

В ту ночь,

Когда клокочущее пламя

Слизнуло вмиг труды упорных лет...

Не дрогнули ряды,

Не опустилось знамя,

Сплотились все для будущих побед...

Конечно, основным костяком активных комсомольцев были рабочие парни, такие как Иван Копылов, Александр Скуратов, Иван Решетин, Георгий Колмогоров, Виктор Конобасов, Анна Капустина, Михаил Пойдо и многие другие. Только один факт, что из их числа вышли два генерала – И. Копылов и А. Скуратов говорит о талантливости и преданности Родине риддерской молодёжи. Уважения заслуживает Виктор Конобасов, сын полицейского пристава, порвавший с семьёй и достойно проживший потом жизнь в стране Советов. Не могу не вспомнить и Георгия Колмогорова, который покончил жизнь самоубийством из-за того, что его во время Ленинского призыва не приняли в партию. Не знаю, как другие, а я отношусь с уважением к его поступку. Он честь поставил выше собственной жизни.

Позднее диверсии продолжались. В одну из сентябрьских ночей загорелись постройки Григорьевской шахты. Пламя быстро подобралось к копру, компрессорной и испепелило их. Горящие головни несло ветром на территорию свинцового завода, где загорелся кокс, а также сернокислотный цех. Огонь угрожал жилым домам рабочего посёлка, протянувшегося вдоль речки. К тому же вредители порвали провода электролинии на Хариузовской ГЭС, выпустили воду из водонапорного пожарного бака. Рабочие комбината успели перекрыть железными плитами ствол Григорьевской шахты, отстояли механический и столярный цеха, складские помещения и жилые дома.

Николай Дмитриевич Кожевников, мой первый наставник на журналистской стезе, в очерке о Владимире Клинке «Страницы его жизни» рассказывает:

«На фоне гигантских языков пламени были видны толпы людей. Они отчаянно что-то кричали, размахивали руками. Однако приблизиться к горящей фабрике не могли: слишком сильное было пламя. Подоспевшие пожарники не смогли дотянуть пожарного рукава до речки. А тем временем огонь по резиновому проводу готов был переброситься на основное здание. Спасти его можно быстро, только перерезав кабель. Это понял и Володя. Но как до него добраться, если всё вокруг объято пламенем? Но он всё-таки решился. 

Облившись водой, он метнулся к пылающему зданию и, цепляясь за выступы, полез наверх. В толпе послышались крики: «Куда ты, сорви-голова, сгоришь!», но парень поднялся до крыши, ухватился за карниз, перевалился через него всем телом и исчез за клубами дыма. Там, наверху, рискуя провалиться вниз, он подбежал к горящему кабелю. Резина плавилась, разбрасывая огненные брызги во все стороны. Тяжёлой металлической пластиной Клинку удалось перебить провода и сбросить их вниз. На нём уже горела одежда. Хотел спуститься вниз, но тут заметил ещё одного комсомольца, у ног которого лежал огнетушитель. Тот был охвачен пламенем, и судорожными движениями то закрывал лицо руками, то стряхивал с себя языки огня. В одно мгновение Володя очутился рядом, поднял огнетушитель, ударил головкой о перекрытие и с криком «Закрывай лицо!» направил на парня пенную струю,

Комсомольцы отчаянно тушили пожар на многих очагах возгорания, но всё же к утру на месте предприятия остались груды обгоревших досок и брёвен. Коммунисты и комсомольцы организовали митинг, на котором единогласно решили восстановить фабрику уже к 7 ноября. Виктор Копылов и Владимир Клинке стали зачинщиками этой инициативы.

Через несколько дней администрация комбината за активное участие в тушении пожара наградила большую группу отличившихся. Среди названных одним из первых значился Клинке. Ему вручили ордер на получение рубашки».

До мельчайших подробностей рассказывает о пожаре Владимир Викторович Чернышов в книге «Лениногорский полиметаллический комбинат», изданной к 70-летию предприятия. «Риддерцы, от мала до велика, объявили себя мобилизованными. Всем было ясно, что нельзя оставить страну без свинца в год “великого перелома”. На одном из подъездных путей предприятия установили вагон, и в нём расположился штаб восстановительных работ, тут же обосновались редакция и типография рабочей газеты “Горняк в соревновании”. Первый её номер вышел в июле 1929 года.

“Это было как на фронте, – вспоминает эти дни участник восстановления предприятий комбината Ю. Н. Свядощ, впоследствии заслуженный изобретатель Казахской ССР. – Помню казарменное положение, котловое довольствие и труд без смен – кто сколько выдержит. Но никто не роптал, лозунг «Сдадим фабрику в срок!» был программой для каждого из нас. Умело воодушевляли молодёжь вожаки риддерского комсомола В. Копылов, С. Амерханов, М. Костин”.

Рабочие Риддера добровольно увеличивали рабочий день до 10 часов, но многие проводили на площадке круглые сутки. Спали по 3-4 часа, где придётся, и продолжали работу. Даже прежние фундаменты пришлось снова разбирать и бетонировать, потому что по ходу решили расширять пролёты цехов. Шахтёры разбуривали бетон, взрывники заряжали шпуры и взрывали старое основание. Металлурги стали каменщиками, обогатители – плотниками и слесарями. Каждая суббота стала массовым субботником и каждое воскресенье – воскресником.

“Если лес и металл мы могли достать, то новых двигателей из-за границы ждать не приходилось. Группу, восстанавливающую двигатели, – вспоминает Ф. Н. Столбов, – возглавлял Николай Иванович Решетников, работавший до революции на заводах «Симменс-Шуккерт» и предприятиях других немецких фирм, находящихся в России. Он обладал большим опытом. Придумал множество приспособлений, благодаря которым обгоревшие двигатели всё же заработали”.

Учитывая случившееся, специалисты пришли к решению – везде, где только можно, заменить деревянные конструкции на стальные и железобетонные. День и ночь мерцали огоньки электросварки на обогатительной фабрике, и на месте пепелища выросли стальной копёр Григорьевской шахты, железобетонные стены фабрики, машинного отделения, компрессорной. На глазах рождалось производство, по многим позициям превосходившее прежнее. Страна помогала стройке чем могла: обеспечивала материалами, оборудованием, присылала квалифицированный технический персонал.

Горняки горячо и заинтересованно обсуждали узкие места и неполадки во всех производственных подразделениях комбината. Устанавливались жёсткие сроки наведения порядка, а потом сами рабочие контролировали выполнение своих решений.

Ветераны помнят одно из рабочих собраний, которое вёл печально известный в республике секретарь Крайкома ВКП(б) Ф. И. Голощёкин. Каждый день был на счету, и рабочих очень беспокоило, что один крайне необходимый двигатель где-то в пути застрял. Машинист паротурбинной станции старый коммунист Заозёрский начал, как говорится, рубить с плеча:

– Вот вас, Филипп Исаевич, привезли на самолёте? – обратился он к председателю собрания. – А двигателя до сих пор нет. Привезти не на чем.

Сказал с таким чувством, что в зале заулыбались. Голощёкин посмотрел в зал, а потом тоже с улыбкой ответил Заозёрскому:

– Я вам обещаю – через четыре дня двигатель будет у вас.

На четвёртый день, увязая в грязи, через весь Риддер к стволу Григорьевской шахты тащилась громоздкая телега, в которую гуськом были запряжены пять лошадей. Секретарь крайкома обещание выполнил. И у риддерцев слова с делами не расходились. Вскоре в Москву полетела телеграмма, в которой сообщалось, что работы по восстановлению фабрики окончены досрочно!»

Страна во всё возрастающих объёмах получала риддерский металл. Во главе соревнования шли коммунисты и комсомольцы, показывающие примеры доблести и героизма на трудовом фронте.

Как писали центральные и местные газеты в декабре 1929 года, в Москве, в Колонном зале Дома Союзов открылся первый Всесоюзный съезд ударных бригад. На нем с рассказом о восстановлении обогатительной фабрики после поджога наёмниками Лесли Уркварта и развернувшемся в Риддере затем движении ударников, о героизме трудящихся при восстановлении предприятий комбината выступил секретарь Риддерского райкома комсомола Владимир Одинцев.

Моё повествование, конечно, не детектив, хотя некоторое сходство с ним присутствует, а журналистское исследование. Заканчивая работу, мне хотелось назвать причины и имена тех, кто был причастен к преступлению. Я долго перебирал собранные документы, но для достойного финала фактов и фигурантов не хватало. И вдруг мне вспомнились слова моего недавно ушедшего друга, поэта и краеведа Михаила Немцева, которые он мне сказал, когда я обратился к нему с каким-то вопросом по истории Рудного Алтая:

– Читай мои книги – там всё написано!

И действительно, взяв из шкафа блестяще изданную «Риддерскую концессию Лесли Уркварта», я быстро нашёл страницы со сведениями о пожаре на обогатительной фабрике.

Мне не пришлось ничего добавлять и придумывать, настолько всё точно вписывалось в хронику событий.

«В ходе следствия был изобличён непосредственный исполнитель, десятник Григорьевской шахты А. А. Башкирцев, и организатор поджога инженер-геолог Ив. В списке вредителей значился и заведующий металлургической секцией Семипалатинского губсовнархоза Н. К. Лессиг, как один из активных членов организации “Промышленная партия”, который на протяжении ряда лет “использовал своё служебное положение для срыва восстановительных работ на Риддере...” Николай Карлович был арестован почти за год до диверсии с пожаром и обвинён в принадлежности к контрреволюционной организации и шпионаже. Коллегией ОГПУ 23 августа 1929 года был приговорён к исключительной мере наказания, расстрелян 31 августа 1929 года. Его подручный Башкирцев получил 10 лет лагерей. Не остались без наказания и другие участники поджога.

А “гнездом вредительства” и рассадником антисоветчины на Рудном Алтае в 1929 году вполне официально были объявлены иностранные соседи, зыряновские концессионеры. В то время даже появилось устойчивое словосочетание – “англо-зыряновские шпионы-вредители”, но более всего на слуху у обывателя и в средствах массовой информации были фамилии Детердинга, Пуанкаре и Уркварта, – бывшего хозяина риддерской концессии – “иностранных разбойников” и “агентов английской разведки”. В ходе судебного процесса фамилия Уркварта называлась в одном ряду с обвиняемыми. На что он заявил иностранной прессе: “Это грязная ложь! Каждое заявление о моей причастности к сговору с русскими сфабриковано”. На что тут же среагировали западные газеты: “Эти отвратительные большевики очернили его (Уркварта) незапятнанную репутацию”».

Но мы теперь знаем, насколько правдива пресса «свободного мира».

В качестве активного члена «Ассоциации кредиторов России» он инициировал разрыв англо-советских отношений. Но не сбылся прогноз концессионера о скоропостижной кончине Пятилетнего плана, рабочие Риддера восстановили и модернизировали фабрику и другие предприятия, что позволило в годы Великой Отечественной войны говорить, что три из пяти пуль, выпущенных по врагу, отлиты из Лениногорского свинца.

Автор благодарен за предоставленные материалы архивисту риддерского филиала КГУ «Госархив» Давыдовой Галине Аркадьевне и специалисту по истории Риддерского краеведческого музея Сомовой Оксане Юрьевне.

Автор: Климент Первушин